Высокогорный Кавказ — царство камня, и архитектура горцев, населяющих эту страну, под стать самой стране. Кавказские горы — это природная крепость, и как в настоящей крепости здесь все сложено из камня. У берегов бурных рек и на головокружительной высоте по скалистым склонам застыли осетинские селения — теснящиеся друг к другу низкие каменные сакли с плоскими крышами, окруженные башнями и склепами. Ритмическое чередование низких жилых и хозяйственных построек с высокими башнями придает горным селениям особый и выразительный архитектурный облик, чем-то напоминающий ритмику застройки современного большого города. Трудно представить себе пейзаж горной Осетии без них — настолько гармонично и естественно селения слиты с окружающей их природой. Национальные архитектурные памятники Осетии внешне незатейливы и лаконичны. Они лишены какой-либо вычурности и излишества: эстетическим идеалом была мудрая простота и строгость, наилучшим образом отражавшая душу простого и мужественного народа. 

В глубине Даргавского ущелья, на правом берегу реки Гизельдон, расположилось древнее селение Даргавс. Хорошая шоссейная дорога за какие-нибудь час-полтора езды от г. Орджоникидзе поднимает нас на Зеленый перевал. Позади остаются теснины Геналдона и горный курорт Кармадон, вокруг — зеленеющие альпийские луга и ледяные вершины Главного хребта, внизу серебристой змеей вьется Гизельдон и видны дома и башни Даргавса. 

Селение встречает нас высокой аркой с приветливой надписью: «Уазаг, агас цу» — «Гость, здравствуй». В центре Даргавса большая школа-интернат, сельсовет, почта, библиотека, медпункт, магазин, опорный пункт Горского сельскохозяйственного института, клуб. Здесь же — небольшой сквер с белокаменным обелиском. Это памятник сынам Даргавского ущелья — воинам Советской Армии, павшим в годы Великой Отечественной войны. Такие скорбные памятники можно видеть почти в каждом осетинском селении. 

Даргавс лежит в центре горной котловины ледникового происхождений. Долина достаточно велика (ее длина 16 км), хорошо освещается и прогревается солнцем, орошается реками, имеет большие и столь редкие в горах ровные площади, удобные для земледелия. Пологие склоны окрестных гор были искусственно террасированы и также обрабатывались— следы террас хорошо видны. Такие благоприятные для жизни места в высокогорье встретишь нечасто, и неудивительно, что Даргавс в прошлом был центром и наиболее крупным населенным пунктом Восточной Осетии — Тагаурии. Он и сейчас представляет такой местный центр, ибо остальные селения ущелья — Фазикау, Какадур, Джимара, Хуссар-Ламардон — тяготеют к Даргавсу. 

Жизнь в Даргавсе зародилась давно. Еще до революции археолог П. С. Уварова раскопала здесь несколько каменных ящиков, датируемых VIII—XII веками. Однако можно думать, что Даргавская котловина была заселена гораздо раньше — в эпоху кобанской культуры. Ведь прославленный Кобан и его памятники находятся рядом, всего в 7—8 км севернее за местным перевалом Кахтысар. 

Архитектурные памятники Даргавса, которые мы можем видеть сейчас, не такие древние и относятся к позднему средневековью (не раньше XV века). Прежде всего это башни. 

В верхней части селения на обрывистом берегу Уаллагдона стоит одна из лучших и наиболее известных в Осетии башен — боевая башня — «масыг» Мамсуровых. Даргавская фамилия Мамсуровых выдвинула из своей среды блестящих культурных, государственных и общественных деятелей — первого осетинского поэта XIX века Темирболата Мамсурова, председателя Совнаркома Горской республики Саханжери Мамсурова, писателя Дабе Мамсурова, Героя Советского Союза генерал-полковника Хаджиумара Мамсурова. Род Мамсуровых в старину был известен своими мастерами — строителями и кузнецами, и надо думать, они сами сложили свою башню — оплот силы и могущества рода. Коста Хетагуров в стихотворении «Плачущая скала» так описал сооружение боевой башни: 

 

«Работа быстро закипела. 

На мшистых каменных плечах 

Утеса положили смело 

Подножье стен — пусть знает враг, 

Какой незыблемой заставой 

Ему здесь загородят путь. 

С какой отчаянной отвагой 

Здесь каждый грудью встретит грудь! 

Как — страха, жалости не зная — 

Здесь все решились, как один, 

Погибнуть, кровью истекая, 

Как честь страны, свободу края 

Ценить умеет осетин! 

Лучи багрового заката 

Погасли на вершине гор... 

К ночлегу возвратилось стадо... 

Кипит работа до сих пор. 

Подножье — широко и прочно, 

На нем, как вылита, стена, 

И все срослось с скалою, точно 

На башне выросла она»[1]. 

 

Сложенные на известковом растворе и сужающиеся к верху стены действительно как вылиты. Они гладки и прочны, а башня, подобно донжонам европейских средневековых замков, величественна и неприступна. Арочный вход в нее находится на высоте 2 м — в случае опасности люди поднимались по приставной деревянной лестнице, втаскивали ее за собой, запирали окованную железом дверь, и башня была готова встретить врага градом пуль из прикрытых машикулями бойниц, камнями и кипятком с верхней зубчатой площадки. 

Башня Мамсуровых, как и большинство осетинских боевых башен, имела четыре этажа, сообщавшихся между собою при помощи люков в междуэтажных перекрытиях и лестниц. Перекрытия между первым и вторым этажами в башнях Тагаурии обычно сводчатые, выложенные из камня. Первоначально они поддерживались двумя пересекающимися в центре свода арками, но впоследствии местные мастера освоили технику ложного свода настолько хорошо, что арки в качестве конструктивного элемента стали ненужными. Однако они сохранились как чисто декоративный элемент: пересекающиеся нервюры расчленяют свод, а в точке пересечения заключен замковый камень. Остальные междуэтажные перекрытия делались из бревен, вставлявшихся концами в специальные пазы в стенах.

Фрагмент боевой башни Мамсуровых

 

Верхняя часть башни оживлена четырьмя нависающими балкончиками-машикулями (по одному на каждой стене) и декоративным ромбом на восточной стене. Ромб образован шестнадцатью симметрично расположенными квадратными отверстиями. Высота башни 15 м. 

Строительство боевой башни обходилось очень дорого. Есть сведения о том, что один большой отесанный камень для угловой кладки равнялся стоимости овцы. Понятно, что воздвигать башни могли только сильные и многочисленные, крепкие экономически фамилии. Пользуясь феодальной заповедью «сила родит право», такие могущественные фамилии стремились утвердить за собой приоритет в сооружении боевых башен и ввели даже ряд ограничений. Так, слабые и зависимые фамилии имели право строить башни только до половины высоты, иначе их разрушали. Существовало также правило, что постройка башни должна быть закончена в течение года. В противном случае она оставалась недостроенной. Сходные табу бытовали также у чеченцев и ингушей.

Жилая башня Дегоевых

 

Считается, что более древними являются жилые башни. Одна такая жилая башня — «ганах» фамилии Дегоевых — сохранилась в Даргавсе. Она стоит на левом берегу Уаллагдона выше башни Мамсуровых. Минуя глухие каменные ограды дворов, по узкой сельской улице пройдем к ганаху. Он куда массивнее и приземистее стройной боевой башни. Это и понятно — мы имеем дело по существу с двухэтажным жилым домом, служившим его обитателям одновременно и крепостью. В соответствии с назначением мы не найдем здесь никаких признаков архитектурного декора — ганах исключительно строг и рационален. 

Низкая дверь с арочным завершением ведет в нижний этаж. Он был предназначен для скота. Жилым был второй этаж, ныне обвалившийся. Попасть туда, как в боевую башню, можно было по приставной лестнице, убиравшейся в минуту опасности. Жилое помещение большое (7,50x6,0 м) и перекрыть его без промежуточных опор было трудно. Поэтому посредине здания через оба этажа проходит опорный столб, сложенный из камня. Он поддерживал центральную балку-матицу, к которой на железной цепи подвешивался очажный котел. Очаг же играл особую роль в организации интерьера: он был не только притягательным центром для всех членов семьи, но и священным атрибутом жилища. У осетин существовал специальный покровитель очага — Сафа; народное предание гласит, что Сафа сделал первую очажную цепь и опустил ее с неба. По подобию ее земные кузнецы стали ковать очажные цепи. Снять и выбросить очажную цепь, залить очаг водой — было самым тяжким оскорблением, которое влекло за собой кровную месть. «Когда осетина призывают в свидетели,— отмечал известный этнограф М. М. Ковалевский,— он клянется своими предками, своим домашним очагом и его цепью»[2].

Внутренний вид жилой башни Дегоевых

 

В основном осетинском жилом помещении — «хадзаре» — кроме очага непременно находилось резное деревянное кресло для старшего мужчины, низкие трехногие столики для еды — «фынги», выдолбленная из ствола дерева кадушка для воды, деревянные самодельные кровати, лавка, на полках расставлялась деревянная и глиняная посуда, на стене почетное место занимало холодное и огнестрельное оружие. Все детали убранства хадзара воспроизведены в экспозиции музея краеведения в г. Орджоникидзе. 

Башенная архитектура Осетии многими чертами и строительными приемами связана с архитектурой склеповых сооружений — те и другие в целом одновременны и возводились одними мастерами в духе сугубо местных строительных традиций. Со склепами горной Осетии достаточно подробно можно познакомиться в Даргавсе: здесь находится крупнейший на Северном Кавказе склеповый могильник, образно именуемый «городом мертвых».

Старинный осетинский стул. Северо-Осетинский музей краеведения

 

По солнечному южному склону горы Раминырах спускаются вниз к реке светло-желтые постройки этого необычного города, где нашли вечный покой целые поколения горцев. «Город мертвых» так органично слит с окружающим пейзажем, что нельзя представить Даргавское ущелье без «города мертвых»; особенно хорошо он смотрится в солнечный день с противоположной стороны котловины — из Фазикау и Какадура. 

Архитектурный ансамбль «города мертвых» состоит из 95 сооружений, относящихся к трем основным типам: надземные склепы с пирамидально-ступенчатым перекрытием, надземные склепы с двускатным перекрытием, полуподземные склепы, впущенные одной стороной в склон. 

Наиболее несложны по конструкции и непритязательны полуподземные склепы. Прямоугольные камеры сложены из больших, грубо обработанных плит и камней; стены на высоте примерно полутора метров начинают переходить в ложный свод, характерный для горнокавказского строительства. В продольных стенах делались пазы, в которые вставлялись деревянные балки. На них клался настил из досок. Через узкий квадратный лаз в фасадной стене вносили умерших и укладывали их на настиле. Затем лаз закрывали деревянной дверцей с задвижкой. Так склеп с течением времени становился коллективной усыпальницей для нескольких поколений людей, принадлежащих к одной фамилии.

Кресло, украшенное резьбой. Северо-Осетинский музей краеведения

 

Двускатные склепы построены по тому же принципу: в плане они также вытянуто-прямоугольные, но сооружены полностью на поверхности земли и имеют более сложную конструкцию перекрытия. Внутри оно представляет собой ложный свод, а снаружи это двускатная кровля с рядами выступающих сланцевых полочек. В фасадной стене непременный четырехугольный лаз. В склепах этого типа устраивалось два этажа для погребений. 

Самыми монументальными и величественными были склепы с пирамидально-ступенчатым перекрытием.

Осетинские пивные чаши из дерева. Северо-Осетинский музей краеведения

 

В плане они квадратны. Камера деревянными настилами разделена на три этажа. Каждый этаж имеет свой четырехугольный лаз, доступный с земли. Некоторые этажи настолько наполнены погребениями, что проникнуть внутрь склепа невозможно: нет свободного места. Своды этих склепов высокие и весьма колоритные — по всем четырем граням они густо украшены рядами выступающих сланцевых полочек, а в верхней точке свода обычно ставился пирамидально отесанный камень — навершие. Ритмично расчлененный рядами полочек и увенчанный навершием свод получал стройность и завершенность. Полочки имели не только декоративное, но и практическое назначение — перекрывая ступени свода, они препятствовали приникновению воды в кладку свода и его разрушению. Горный климат изобилует осадками, и это обстоятельство было учтено строителями. 

Архитектура склепов этого типа некоторым дореволюционным авторам казалась недоступной местному населению. Исходя из ложных представлений о неспособности горцев к культурному творчеству, А. М. Дирр осетинские склепы с пирамидально-ступенчатым перекрытием связывал со ступенчатыми башнями храмов Анкоры в Камбодже. 

«Я в другом месте указал на факт, что Кавказ не имеет собственной расы; он, по всей вероятности, не имеет и собственной культуры»[3],— писал А. М. Дирр. 

Сооружение больших трехъярусных склепов стоило дорого, и оно было под силу наиболее богатым фамилиям горцев. Поэтому таких склепов в Даргавсе немного — 14, а наиболее простых полуподземных склепов 61; следует полагать, что в этих цифрах отражена довольно достоверная картина социального расслоения осетинского общества Тагаурии. 

Долгое время изучавшие склеповые сооружения специалисты считали, что разные их типы представляют хронологический ряд: полуподземные древние (IX—XIV века), а надземные двускатные и четырехскатные — поздние (XIV—XVIII века). Но поскольку в подобных склепах никто не вел систематических раскопок, а вещественный материал из них был невелик, указанные выводы были обоснованы недостаточно. 

Почему склепы Осетии долгое время не изучались? До революции это было исключено — всякий, кто рискнул бы проникнуть в склеп, мог поплатиться за это жизнью. Теперь положение коренным образом изменилось. Осетины — народ сплошной грамотности и высокого культурного уровня, они с полным пониманием относятся к работе исследователя и проявляют живейший интерес к своему историческому прошлому. И тем не менее до 1967 года археологических работ по изучению этих ценнейших памятников почти не велось. 

Археологи не занимались надземными склепами потому, что считали их в основном поздними и выходящими за пределы ведения археологии. Этнографы не исследовали их потому, что раскопки считали делом археологов. Известную роль сыграла и «дурная репутация» склепов. Народ окружил склепы — «заппадзы» — мрачными слухами и поверьями. И сейчас в Осетии еще можно услышать традиционные рассказы о том, что в старину в горах бушевала эпидемия чумы, уносившая тысячи жизней. Чтобы не заразить здоровых людей, больные целыми семьями, с детьми на руках, уходили в заранее построенные склепы и там умирали. А оставшиеся в живых боялись даже подходить к склепам.

«Город мертвых». На переднем плане река Гизельдон

 

Эпидемии в горах дореволюционной Осетии действительно бывали. Вот страшные цифры: в результате чумы, свирепствовавшей в конце XVIII— первой половине XIX века, население страны с 200 тысяч человек сократилось до 16 тысяч! Осетины находились тогда на грани вымирания. Не удивительно, что эта трагедия так глубоко запечатлелась в памяти народной. Но означает ли все сказанное, что осетинские склепы опасны и содержат в себе «заряд» чумы? 

Конечно, нет. Когда в 1967 году мы впервые приступили к раскопкам в «Городе мертвых» Даргавса, были предприняты меры предосторожности. Специальные пробы показали отсутствие чумных бацилл, но нам все же пришлось работать в резиновых перчатках. Зато как были вознаграждены археологи, перешагнувшие Рубикон! За три года раскопок была составлена уникальная и обширная (до 1500 предметов) коллекция, широко освещающая быт и культуру населения Тагаурии в XVII—XIX веках. Одежда и обувь, глиняная, деревянная и стеклянная посуда, женские ювелирные украшения, предметы мужского костюма, оружие и некоторые орудия труда — такой полной и многосторонней коллекции по этнографии осетин нет ни в одном музее. Эта коллекция изменила и уточнила многие старые, иногда неверные представления и показала, что в действительности склепы разных типов были одновременными. Все они использовались в течение длительного времени— в XVII—XIX веках. В 30-х годах XIX века осетины с гор начали переселяться на предгорную равнину. Только тогда были прекращены погребения в склепах.

Склепы «Города мертвых»

 

Облицованные желтой штукатуркой монументальные склепы, более внушительные, нежели жилье, обильный погребальный инвентарь — яркие доказательства бытования у осетин чрезвычайно архаичного культа мертвых. А какими интересными обрядами и фольклорными сюжетами он оброс! Осетины верили в существование таинственной страны мертвых, владыкой ее был Барастыр, а привратником — Аминон. Умершему мужчине посвящали коня. Аланы клали убитого коня или части его туши в могилу воина, осетины же поступали более рационально: коню символически надрезали ухо, а затем трижды обводили его вокруг покойника со специальной молитвой. Этот обряд называется «бахфалдисын» — посвящение коня. Он прекрасно изображен на картине талантливого и самобытного художника Махарбека Туганова, внесшего огромный вклад в развитие изобразительного искусства Осетии.

Посвящение коня покойнику. Картина М. Туганова. Северо-Осетинский художественный музей.

 

Некоторые погребенные были заключены, по всей вероятности, в долбленные из ствола дерева колоды. Аналогичные колоды практиковались в позднем средневековье и у других народов Кавказа — кабардинцев, балкарцев, чеченцев. Но вот погребение в ладье — факт не зафиксированный у соседних народов. Ладьи, вернее ладьевидные колоды, были встречены нами в Даргавсе неоднократно, а около одной ладьи было даже положено... весло! Зачем оно в заоблачной выси, где самые крупные речные потоки абсолютно не судоходны? 

Конечно, дело не в судоходстве. Плавать на ладье в Даргавсе негде. Объяснение этой загадке нужно искать в каком-то неизвестном нам, еще не изученном и не раскрытом древнем культе, сохранившемся у осетин чуть ли не до нашего времени. Здесь поневоле вспоминается погребение знатного руса в ладье, ярко описанное арабским путешественником X века Ибн-Фадланом, а также мифическая река подземного царства Стикс, через которую души умерших переправляет на ладье перевозчик Харон. Но есть ли какая-то внутренняя связь между этими древними представлениями и погребениями в ладьях «Города мертвых»? 

В погребальном инвентаре «Города мертвых» много привозных вещей: восточные ткани, русская стеклянная посуда и бутылки, табакерки, грузинская и дагестанская керамика, дагестанская инкрустация металлом по дереву. Отсюда видно, что горная Осетия отнюдь не была изолирована от внешнего мира, хотя хороших дорог до XIX века не было. Восточная Осетия — Тагаурия — прилегает к Военно-Грузинской дороге, местная горская верхушка контролировала ее северную часть и взимала здесь пошлину за проезд и провоз товаров. Так в Даргавс могли попасть некоторые иноземные вещи. 

Вместе с тем многие вещи попали сюда в конце XVIII — начале XIX века из русских городов Моздока и особенно Владикавказа. Заложенный в 1784 году как крепость на Тереке при северной оконечности Военно-Грузинской дороги, Владикавказ быстро разросся и стал в этой части Кавказа крупным рынком. Под защитой Владикавказской крепости около нее стали селиться осетины — переселенцы из Тагаурии. Они-то, очевидно, и стали связующим звеном между Владикавказом и Даргавсом, при их посредстве в ущелье Даргавса потекли русские «колониальные» товары — ведь расстояние от города до Даргавса составляет всего 46 км. Владикавказ и его рынок сыграли крупную роль в вовлечении Осетии в сферу развивавшихся в России капиталистических отношений, в исторически прогрессивном сближении осетин с русским народом и русской культурой. Все эти большие сдвиги в жизни народа так или иначе отразились в материалах из «Города мертвых». 

Мы уже говорили, что среди северокавказских «городов мертвых» Даргавс является самым большим и богатым. Действительно, «Город мертвых» у селения Верхняя Балкария и чеченский некрополь Цой-Педе значительно меньше и скромнее. Ясно, что количество склепов находится в прямой зависимости от численности населения, и в этом смысле Даргавс представляется нам одним из наиболее густо населенных пунктов всего Центрального Кавказа, занимавшим не последнее место в материальной и духовной жизни горцев. Здесь было многотысячное население — поэтому и вырос на берегу Гизельдона самый значительный склеповый могильник, селение ощетинилось башнями, а вокруг него сложилось около десятка языческих святилищ, посвященных целому пантеону во главе с верховным божеством «Хуцау».

«Город мертвых». Глиняные кувшины

 

Видимо, также не случайно недалеко от Даргавса возникло популярное святилище «Тбау-Уацилла» на вершине могучей скалистой горы Тбау-хох. Это была великая святыня Тагаурского общества. Вокруг нее разворачиваются события романтической повести В. Я. Икскуля «Святой Илья горы Тбау». Как и в Рекоме, вход в святилище «Тбау-Уацилла» был дозволен лишь жрецу. Вот как повествует В. Я. Икскуль об этом: 

«Один Заур, он старший рода, восходит на вершину Тбау. Он держит в правой руке березовый шест, в это же утро принесенный им из священной рощи. На острие его насажена голова барана со шкурой, висящей при ней. В левой руке Заур держит кружку пива и три пирога с сыром, завязанные в платок.

«Город мертвых». Пивные бокалы и кружка из дерева

 

Медленной походкой поднимается старец по крутой горе. Он один имеет право ступить на святую вершину, и то только раз в год, чтобы принять от бога откровение. 

Уже потухает последний розоватый отблеск на западе, уже холодный туман затягивает вершины гор. Перед ним простирается плоскость, скудно покрытая травой и слегка спускающаяся к северу. Посередине возвышается алтарь из необработанных камней, почерневший от времени. На нем истлевшие остатки прошлогодних жертвоприношений. Заур помещает принесенные дары на стол божества.

Серебряные серьги из Города мертвых»

 

Около трехсот шестов березового дерева стоят вблизи; на многих висят еще головы и шкуры дарственных животных, другие упали, и дождь, мороз и солнечные лучи уничтожили жертву. Священнослужитель, совершающий таинство, должен каждый год втыкать в землю шест с посвящением ангелу»[4] 

Поднимемся на вершину склона, где стоит «Город мертвых». Здесь всегда гуляет холодный ветер, рвущийся с гор в долину. Против нас на той стороне реки возвышается розово-серая громада Тбау-хоха, а у самой ее подошвы вдали можно заметить какие-то белеющие сооружения. Это еще один «мертвый городок», принадлежащий покинутому селению Хуссар-Хинцаг. Расстояние до него по плоскому дну долины не превышает 3 км, и если мы доберемся до руин, то будем вознаграждены. С возвышенности Хуссар-Хинцага открывается чудесный вид на все Даргавское ущелье, обрамленное на юге ледяными вершинами во главе с Джимарай-хохом. Внизу, почти против нас, сверкающее зеркало водохранилища первой горной гидроэлектростанции Гизельдон ГЭС. А здесь — мертвые руины жилых домов, среди которых буйно цветут заросли крапивы, а по крутым пустьшным улицам мелькают ящерицы и полевые мыши. На господствующей над бывшим селением скале высятся две башни со слепыми провалами бойниц — остатки родового замка Мамсуровых. Но самое любопытное — маленький «Город мертвых» на южной окраине этого небольшого селения. Он состоит всего из нескольких склепов, но чрезвычайно живописен; особенно привлекает внимание склеп, остроумно пристроенный к скале. Этот прием — слияние архитектурного памятника со скальным рельефом — был хорошо известен народным зодчим и нередко использовался при возведении боевых сооружений (например, башни, скрывающие за собой пещеры, в Нузале и Дзивгисе).

Хуссар-Хинцаг. Склеповый могильник. На заднем плане гора Тбау-хох

 

В полутора километрах к северу от покинутого Хуссар-Хинцага ущелье сужается, образуя узкий каньон. Теснина его завалена громадными кусками скал и массой камней, накопившимися в этом узком месте благодаря тысячелетней ледниковой деятельности. Это так называемая конечная морена древнего ледника. Над продолжающимся далее к северу Кобанским ущельем этот гигантский утес возвышается на 503 м; осетинское название его «Кахты сар». С края «Кахты сара» Кобанское ущелье видно как на ладони; оно у наших ног. Вниз прихотливым серпантином змеится узкая пешеходная тропа, а прямо по отвесной круче проложена линия бремсберга. Небольшой вагончик, влекомый стальным тросом, за несколько минут доставит нас вверх, на недавно открытую турбазу «Кахты сар». Отсюда рукой подать и до Кобана, и до Даргавса, и до Хуссар-Хинцага с их горными ландшафтами и интереснейшими памятниками старины. 

Теперь, познакомившись с Нузалом, Рекомом, Даргавсом, мы можем воочию видеть, что осетинский народ в эпоху средневековья выработал собственный архитектурный стиль, органически связанный с архитектурой горного Кавказа в целом. Архитектура горной Осетии — это наделенный специфическими чертами национальный вариант общекавказской архитектурной школы, а горнокавказская архитектура — один из тех ручьев, которые, сливаясь, образуют единый и мощный поток древнего культурного творчества советских народов. 

 

 

 

В. А. КУЗНЕЦОВ  

«ПУТЕШЕСТВИЕ В ДРЕВНИЙ ИРИСТОН»  

МОСКВА «ИСКУССТВО» 1974