Анахарсис, восьмой при семи мудрецах,
был скиф. Скифы жили в причерноморских степях: одни кочевали, другие
сеяли хлеб и продавали в греческие города. Анахарсис был сын скифского
царя, он часто бывал в греческих городах на Черном море. Ему нравилось,
как живут греки; он построил себе в их городе дом, подолгу там жил,
носил греческое платье и молился греческим богам. Скифы, узнав про это,
возроптали, и однажды, когда Анахарсис устроил праздник греческим богам
не дома, а в степи, они убили его стрелой из лука.
Этот Анахарсис, говорят, ездил в Грецию, был учеником Солона и своею
мудростью вызывал всеобщее удивление. Он явился к дому Солона и велел
рабу сказать хозяину, что скиф Анахарсис хочет видеть Солона и стать
ему другом. Солон ответил: «Друзей обычно заводят у себя на родине».
Анахарсис сказал: «Ты как раз у себя на родине — так почему бы тебе не
завести друга». Со лону это понравилось, и они стали друзьями.
Грекам казалось смешно, что скиф занимается греческой мудростью.
Какой-то афинянин попрекал его варварской родиной; Анахарсис ответил:
«Мне позор моя родина, а ты позор твоей родине». Смеялись, что он
нечисто говорит по-гречески; он ответил: «А греки нечисто говорят
по-скифски». Смеялись, что он, варвар, вздумал учить мудрости греков;
он сказал: «Привозным скифским хлебом вы довольны; чем же хуже скифская
мудрость?» Смеялись: «У вас нет даже домов, одни кибитки; как же можешь
ты судить о порядке в доме, а тем более — в государстве?» Анахарсис
отвечал: «Разве дом — это стены? Дом — это люди; а где они живут лучше,
можно и поспорить».
Скифы живут лучше, говорил Анахарсис, потому что у них все общее,
ничего нет лишнего, каждый довольствуется малым, никто никому не
завидует. «А у вас, греков, — продолжал он, — даже боги начали с того,
что поделили весь мир: одному небо, другому море, третьему подземное
царство. Но землю даже они не стали делить: ее поделили вы сами и вечно
из-за нее ссоритесь».
Его спрашивали: «Правду ли говорят, что вы, скифы, умеете ходить по
морозу голыми?» Анахарсис отвечал: «Ты ведь ходишь по морозу с открытым
лицом? Ну вот, а у меня все тело — как лицо».
В греческой жизни он больше всего удивлялся мореходству и вину. Узнав,
что корабельные доски делаются толщиной в четыре пальца, он сказал:
«Корабельщики плывут на четыре пальца от смерти». На вопрос, кого на
свете больше, живых или мертвых, он переспросил: «А кем считать
плывущих?» На вопрос, какие корабли безопаснее — длинные военные или
широкие торговые, он ответил: «Вытащенные на сушу».
О вине он говорил: «Первые три чаши на пиру — это чаша наслаждения,
чаша опьянения и чаша омерзения». А на вопрос, как не стать пьяницей,
он сказал: «Почаще смотреть на пьяниц».
Его спросили, что ему показалось в Греции самым удивительным. «Многое,
— ответил он. — То, что греки осуждают драки, а сами рукоплещут борцам
на состязаниях; осуждают обман, а сами устраивают рынки нарочно, чтобы
обманывать друг друга; и что в народных собраниях у них вносят
предложения люди умные, а обсуждают и утверждают люди глупые».
И когда Солон гордился своими законами, Анахарсис говорил: «А по-моему,
всякий закон похож на паутину: слабый в нем запутается, а сильный его
прорвет; или на канат поперек дороги: маленький под него пролезет, а
большой его перешагнет».
Так, чтобы не зазнаваться в своей мудрости, семеро мудрецов оглядывались на скифа Анахарсиса.
